Конопляный бодхисаттва
Тель-Авив он такой...
Наблюдаю за пунктом раздачи медицинской марихуаны. Жизнерадостный, перманентно улыбающийся и размашисто жестикулирующий охранник успокаивает похожую на шапито очередь. Народ негодует: в рай пускают по одному, и этот один там подолгу копается, а людям надо быстро, ведь запасы благодати за праздники подистлели. Лучшие в мире нейтрализаторы очередей - смартфоны и таблеты - нашлись далеко не у всех, и лишённые возможности игнорировать друг друга люди вынуждены общаться. Втрезве, по жаре, да после долгого ожидания получается не очень.
Крупный, но неспортивный мужик возмущается из-за того, что пропустили без очереди изрешечённую пирсингом бледную девушку в инвалидной коляске. На расстоянии плюхи от него неумело прикидывается ветошью одновременно лысый и увенчанный кудрями до плеч гражданин на самобеглой тележке с тентом. Он не желает случайно оказаться например только из-за того, что тоже на колесах. Напротив него похожий на Маркса мужчина в полотенце на голове и аутентичном восточном халате олицетворяет терпение с таким видом, что с него даже хочется брать пример. Остальные не менее колоритные персонажи, почти не перебивают, но иногда набрасывают словечко-другое. Делается шумно.
- Всем срочно, - увещевает охранник. - Но колясочники без очереди. Таковы правила.
- Правила! Потом ещё что-нибудь придумаете и опять кого-то вперёд меня...
- Не будет никого вперёд тебя, - улыбается охранник и раздает заранее припасённые номерки, три штуки. Один неспортсмену, два других - стоящим в очереди перед ним.
Мужик успокаивается, народ собирается было немного по инерции пошуметь, но тут дверь рая открывается, обдавая всех могучим духом скошенных лугов. Ближайшая часть очереди дружно принюхивается, глубоко вдыхает и замолкает, не желая выдыхать. Остальные приходят в возбуждение и начинают галдеть чуть громче. Воздух у входа столь густ и насыщен запахом марихуаны, что в нём материализуется сначала белозубая улыбка, затем лучащаяся счастьем бородатая чёрная физиономия и, наконец, расшитая алыми маками белая рубаха, потёртые джинсы и другие менее значительные части конопляного бодхисаттвы.
Бодхисаттве хорошо. Он ненадолго заглядывал в наш бренный мир, чтобы подсобить добровольным помощником в аптеке и уже почти воспарил по случаю конца смены, но закипающая очередь отвлекла его. Немного послушав и быстро вникнув, он изрекает:
- Ребята! Чего вы шумите? Вот сейчас вам будет танец. Ну-ка!
Он нисходит в толпу, становится в центре стихийно образовавшегося круга и не переставая сиять занимает начальную позицию. Очередь замирает и внемлет. Кто-то запевает варварский мотив, кто-то щелкает пальцами.
- Во! Ещё! - говорит святой и улыбается ещё лучезарнее.
К поющему варварский мотив присоединяется ещё один голос, все томятся в ожидании...
- Отлично же! - восклицает он и даже не изображает, а лишь намечает пару несложных па, после чего возвращается в исходную позицию и восторженно озирает очередь.
Аккомпанемент в замешательстве смолкает и в наступившей тишине радостно звенит голос:
- Ребята! Бросайте эти глупости! Не надо ругаться! Жизнь хороша, мир прекрасен и праздники сплошняком.
Сказав так, бодхисаттва направляется в сторону моря, и толпа расступается перед ним, готовая разрыдаться от горечи утраты, едва чудное видение исчезнет. Все взгляды прикованы к удаляющейся спине, расшитой алыми маками. И - о, чудо! - он оборачивается.
- Всё будет ништяк! Всем даду-ут! - восклицает святой напоследок и уходит в даль.
Все молча смотрят ему вослед, проникаясь моментом. Умиротворение воцаряется у ворот рая.
Илл. Анастасия Тарасова
<<< Про слесарей Онегинъ >>>